После краткого периода применения гипноза (1887-1889), который был чрезвычайно моден, особенно во Франции, Фрейд узнал о новом методе, успешно применявшемся его другом и коллегой, доктором Йозефом Брейером, при лечении истерий. Этот метод, названный Брейером катартическим или "разговорным лечением", состоял в том, что пациент рассказывал о первом проявлении каждого симптома, вслед за чем симптом исчезал. На основе этого метода Фрейд последовательно вывел собственный уникальный метод свободных ассоциаций, который Эрнст Джонс расценил как "одну из величайших заслуг Фрейда" (вторая – его самоанализ).
Сущность метода свободных ассоциаций заключалась в том, что пациента просили говорить все, что приходит на ум, независимо от того, насколько нелепо или неприемлемо это может звучать. В отличие от катартического метода, метод свободных ассоциаций не останавливается на начале появления симптома; он разрешает – а на самом деле требует – чтобы пациент говорил обо всем, что приходит в голову, без ограничений и без попыток организовать логичную, структурированную осмысленную беседу. Роль терапевта в основном пассивна. Он сидит и слушает, иногда вставляя вопросы – в те моменты, когда словесный поток пациента иссякает, – но не прерывает пациента, пока тот говорит. Чтобы свести к минимуму возможность отвлечения на что-то внешнее, пациента обычно кладут на кушетку в тихой комнате.
Фрейд отмечал, что при соблюдении этих условий пациент в конце концов начинает вспоминать свои ранние детские переживания. Эти воспоминания привели Фрейда к его первому настоящему озарению относительно формирования структуры личности и ее последовательного развития. Этот метод реконструирования прошлого на основе вербализаций в настоящем может быть противопоставлен методу наблюдения за развитием личности от младенчества до взрослости.
Может быть, наиболее оригинальная догадка Фрейда относительно хаотичных вербализаций пациента заключалась в том, что каждое состояние некоторым осмысленным динамическим образом связано с предшествующим, так что существует продолжительная цепь ассоциаций от первого к последнему. Все, что говорит пациент, без исключения связано со сказанным до того. Часто возникает многословие, вербальные блокады, но в конечном итоге история разума человека и его нынешняя организация может открыться слушателю, отследившему цепь ассоциаций в словесном лабиринте.
Анализ сновидений – не какой-то метод, отдельный от метода свободных ассоциаций; это – естественное следствие инструкции пациенту говорить о том, что приходит на ум. Первые пациенты Фрейда спонтанно вспоминали свои сновидения а затем свободно ассоциировали по их поводу. Фрейд быстро понял, что пересказываемые сновидения и сопровождающие их свободные ассоциации представляют исключительно богатый источник информации о динамике человеческой личности. В результате этого озарения он подверг анализу собственные сновидения. Фрейд создал замечательную теорию, согласно которой сон есть выражение самых примитивных действий и содержаний человеческого ума (1900). Примитивный процесс, создающий сновидение, Фрейд назвал первичным процессом. Как мы уже видели, первичный процесс стремится исполнить желание или снять напряжение посредством образа желаемого. Располагая свободными ассоциациями пациентов по поводу их сновидений, Фрейд мог проникнуть в самые недоступные области человеческого ума и раскрыть основу личности.
Анализ случаев
Мы никогда не узнаем обо всем огромном количестве сырого материала, из которого выросла фрейдова теория личности. Несколько случаев, которые Фрейд счел нужным опубликовать, представляют лишь бесконечно малую часть от общего числа. От того, чтобы предоставить случай всеобщему вниманию, Фрейда удерживала профессиональная этика ибо всегда сохранялась опасность, что любопытная публика сможет определить пациентов.
За исключением случаев, описанных в "Studies on hysteria" (1895) в соавторстве с Брейером еще до того, как теория психоанализа обрела в уме Фрейда определенные очертания, он опубликовал лишь шесть описаний случаев. Один из них, так называемый случай Шребера, не относился к пациенту Фрейда (1911). Фрейд основал свой анализ на автобиографическом описании паранойи, осуществленном судьей Дэниелом Шребером. Другой случай – случай фобии пятилетнего мальчика, маленького Ганса, вылеченного собственным отцом-врачом под руководством и при инструктировании со стороны Фрейда. В остальных четырех случаях Фрейд выступил как терапевт. К ним относятся: "Дора" (1905а), "Человек с крысами" (1909b), "Человек с волками" (1918)* и случай женской гомосексуальности (1920b). Каждый из этих случаев отражал важные моменты, характеризующие одно или более теоретических представлений Фрейда.
* В переводах встречаются варианты "Человек-крыса" и "Человек-волк", что не столь точно.
Случай Доры, говорит Фрейд, был опубликован для того, чтобы показать, как анализ сновидений помогает выявить скрытую и вытесненную часть человеческого ума, а также для того, чтобы продемонстрировать, как истерические симптомы мотивируются половыми импульсами. Вслед за замечательно подробным и долгим описанием фоновых факторов и текущей клинической картины, Фрейд детально анализирует два сновидения Доры. Значительная часть материала представляет дословный пересказ свободных ассоциаций Доры и интерпретаций Фрейда и являет замечательно ясную картину того, как должны интерпретироваться сновидения. В этом случае, как и в других, мы видим, как Фрейд сплетает узорную картину личности из перепутанных нитей слов страдающего человека, и обнаруживаем блеск удивительного таланта Фрейда в усмотрении отношений между весьма отдаленными высказываниями. Действуя на основе допущения о том, что все произносимое или делаемое человеком исполнено смысла и входит в общую картину личности, Фрейд проявлял необычайную наблюдательность, выявляя глубинный смысл самых банальных слов и действий.
Фрейд совсем не считал, что его талант наблюдателя хоть в какой-то мере необычен, что подтверждается следующей цитатой.
"Когда я поставил своей задачей пролить свет на то, что скрыто в человеке, не при помощи гипнотического насилия, а наблюдая за его словами и проявлениями, я думал, что эта задача труднее, чем оказалось на самом деле. Имеющий глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, может убедиться в том, что ни один смертный не может сохранить тайны. Если губы молчат, он выдаст ее кончиками пальцев; предательство сочится из каждой его поры. Значит, задача сделать сознательным то, что сокрыто в тайниках ума, вполне посильна" (1905b, сс. 77-78).
Замечательную способность Фрейда делать важнейшие выводы из самых обычных поведенческих явлений лучше всего проиллюстрировать его наиболее, по-видимому, популярной работой "Psychopathology of everyday life" (1901). Книга наполнена примерами того, насколько с динамической точки зрения важны простые оговорки, ошибки памяти, различного типа ошибки и недоразумения.
Случай маленького Ганса предоставил Фрейду первую возможность проверить свою теорию детской сексуальности (созданную на основе воспоминаний взрослых) посредством наблюдений за ребенком. Ганс боялся, что, если он выйдет на улицу, его укусит лошадь. На основе тщательных записей, сделанных отцом мальчика, – большинство из них приведено дословно – Фрейд смог сделать вывод, что эта фобия была проявлением двух важнейших детских комплексов – Эдипова и кастрационного. Случай маленького Ганса иллюстрирует и подтверждает теорию инфантильной сексуальности, предложенную Фрейдом в 1905 году.
В случае "человека с крысами", страдавшего навязчивостью – ему виделось, что его подруга и отец наказаны тем, что к их ягодицам привязаны горшки, полные хищных грызунов, – Фрейд собрал воедино динамику и мыслительные связи обсессивного невротика. Хотя случай представлен лишь фрагментарно, он ярко иллюстрирует, как Фрейд справлялся с очевидной противоречивостью, искаженностью, абсурдностью бессвязных речей больного и приводил их в логическую систему. Представляя этот случай, Фрейд сообщает, что описание основано на записях, которые делались вечером в день лечений, а не на записях во время аналитической сессии. Фрейд был против того, чтобы терапевт делал записи во время лечения, так как полагал, что отвлечение внимания терапевта помешает прогрессу терапии. Он полагал, что терапевт в любом случае запомнит важное и забудет тривиальное.
Анализ случая Шребера основывался на собственном его описании своего душевного заболевания, диагносцированного как паранойя. Фрейд оправдывал то, что прибег к этой книге, тем, что паранойя – тип нарушения, при котором ознакомление с письменным описанием столь же удовлетворительно, как и личное знакомство со случаем. Характерная черта паранойи – искаженная, бредовая система, выстраиваемая пациентом. Бред Шребера состоял в том, что он – Искупитель и скоро превратится в женщину. Фрейд путем сложного анализа показал, что то и другое взаимосвязано, что мотивирующей силой для этих и других проявлений в данном случае является скрытая гомосексуальность. Исследуя этот случай, Фрейд высказал свою знаменитую гипотезу о причинной связи паранойи с гомосексуальностью. Случай Шребера прекрасно иллюстрирует склонность Фрейда к далеко идущим обобщениям на основе частных фактов.
Случай "человека с волками" включает описание инфантильного невроза, выявленного при аналитической работе с молодым человеком, при этом было показано, что невроз связан с нынешним состоянием пациента. Фрейд заметил, что анализ переживания, имевшего место пятнадцать лет назад, обладает как преимуществами, так и недостатками сравнительно с анализом, осуществленным непосредственно после переживания. Главный недостаток связан с ненадежностью памяти в отношении давних переживаний. С другой стороны, попытка проанализировать маленьких детей неизбежно предполагает сложность, связанную с невозможностью вербального самовыражения. Человек с волками – взрослый двойник маленького Ганса и, как показано, оба подхода, реконструктивный и генетический, являются важными источниками эмпирических данных для психоаналитической теории. Важнейшее в описании этого случая – подробный анализ раннего детского сновидения пациента, в котором ему привиделись волки и которое было проинтерпретировано как вызванное детской реакцией на первичную сцену – термин, которым Фрейд обозначил видение ребенком – или фантазию об этом – сексуального взаимодействия родителей.
Последний случай, описанный Фрейдом, был из числа тех, когда лечение пришлось оборвать, так как сопротивление пациентки в отношении признания своей гомосексуальности было столь сильным, что прогресс оказался невозможным. Тем не менее, как показывает опубликованный материал, Фрейд пришел к полному пониманию причин и особенностей развития гомосексуальности. Гомосексуальность у обоих полов связана с двумя первичными факторами – врожденной бисексуальностью и обращением Эдипова комплекса. Вместо любви к отцу и отождествления с матерью эта женщина отождествилась с отцом и катектировала мать. Мужская гомосексуальность означает отождествление с матерью и любовь к отцу. Описание случая содержит также некоторые представления Фрейда относительно суицида, так как причина появления этой женщины у Фрейда была в первую очередь связана с попыткой самоубийства.
Невозможно с уверенностью сказать, послужили ли описанные Фрейдом случаи действительными эмпирическими источниками для тех теоретических представлений, которые они иллюстрируют, или же просто это убедительные и ясные примеры тех положений, которые уже оформились в уме Фрейда. На самом деле не имеет большого значения, был ли, например, случай Шребера тем самым, который привел Фрейда к пониманию динамики паранойи, или же он сделал главное открытие на основе анализа предшествующих случаев и просто приложил его к данному. Как бы то ни было, в этих шести описаниях мы находим и типичный материал, и типичные приемы, и способ мышления Фрейда. Их должен прочитать каждый, кто хочет представить себе, с каким материалом работал Фрейд.
Не следует смешивать эти описания случаев с использованием психоаналитической теории для лучшего понимания литературы и искусства или для обсуждения социальных проблем. Фрейд узнал о сублимации не из исследования жизни Леонардо да Винчи и не открыл Эдипов комплекс, читая Софокла, Шекспира или Достоевского. Понимание иррациональности человеческого мышления возникло не из наблюдений за религиозным или политическим поведением. Интерпретация художественной деятельности или анализ социальных институтов с точки зрения психоаналитической теории помогли, возможно, Фрейду утвердиться в мысли о пользе своих открытий и даже валидизировать их аутентичность и универсальность, но сами по себе произведения литературы и искусства, социальные установления не составляли для него эмпирической базы.
Самоанализ Фрейда
Важным источником эмпирических данных для Фрейда был материал собственного бессознательного. Как указывает Эрнст Джонс (1953), Фрейд начал самоанализ летом 1897 г. с анализа одного из своих сновидений. На основе этого тщательного самоисследования Фрейд пришел к теории сновидений и теории детской сексуальности. В собственной личности он нашел те конфликты и противоречия, ту иррациональность, которую наблюдал в своих пациентах, и этот опыт – вероятно, более, чем любой другой, – убедил его в правильности взглядов по существу. Фактически Фрейд не принимал никаких гипотез, пока не проверял их на себе. Фрейд занимался самоанализом на протяжении всей оставшейся жизни, отводя для этого последние полчаса бодрствования ежедневно.
Критика
Ни одна психологическая теория не была объектом столь пристального изучения и столь жесткой критики, как психоанализ. С любой стороны и по любому мыслимому поводу Фрейд и его теория подвергались нападкам, оскорблениям, насмешкам и клевете. Единственный в науке аналогичный случай яростного поношения и теории, и теоретика – случай Чарльза Дарвина, чья эволюционная доктрина привела в шоковое состояние викторианскую Англию. Главные проступки Фрейда заключались в признании за ребенком похотливых и разрушительных желаний, приписывании людям инцестуозных и извращенных стремлений и объяснение человеческого поведения с точки зрения половой мотивации. "Приличные" люди, разгневанные Фрейдовым подходом к человеку, называли его распутником и извращенцем.
В последние годы теория Фрейда подвергалась критике за слишком тесную связь с механистическим и детерминистическим научным подходом девятнадцатого века и, следовательно, недостаточную гуманистичность. Сегодня многие считают, что теория эта рисует слишком мрачную картину человека. Феминисты яростно нападали и нападают на размышления Фрейда относительно психологии женщины, в частности, на представление о зависти к пенису.
Мы не намерены представлять обзор критики в адрес психоанализа. Значительная ее часть – не более, чем ярость возбужденной толпы. Многое из критики устарело в связи с тем, что развивалось мышление самого Фрейда. И, как это видно теперь, многие критики основывались на неверной интерпретации и искажении психоанализа. Философ Джерри Кэннинг (Jerry Canning, 1966) провел логический анализ критики, направленной против Фрейда, и заключил, что "из многих рассмотренных критических работ ни одна не является осмысленной и доказательной с точки зрения идеала науки и ни одна в достаточной мере не подкреплена данными". Кроме того, адекватный обзор критики в адрес психоанализа потребовал бы книги не меньшей по объему, чем та, которая перед вами. Вместо этого мы обсудим некоторые типичные критические замечания, которые неоднократно высказывались против психоанализа и обсуждаются по сей день.
Один тип критики связан с утверждением о том, что обнаруживаются серьезные недостатки в эмпирических процедурах, посредством которых Фрейд верифицировал свои гипотезы. Отмечается, что Фрейд проводил наблюдения в неконтролируемых условиях. Фрейд признавал, что не располагает дословными записями того, что говорил он и его пациент во время сеанса, а работал на основе записей, сделанных несколько часов спустя. Невозможно сказать, насколько достоверно эти записи отражают происходящее, но, исходя из результатов исследований по проверке надежности свидетельских показаний, не исключено, что в записях могли быть пропуски и искажения. Допущение Фрейда относительно того, что важное запомнится, а тривиальное забудется, никогда не было подтверждено и представляется малоправдоподобным.
Критики методов Фрейда возражали и против того, что он принимал сказанное пациентом, не пытаясь проверить его слова при помощи каких-либо внешних данных. Такие критики полагали, что следует получить надежные свидетельства родственников, знакомых, изучить документы, данные тестирования, медицинскую информацию. Однако Фрейд утверждал, что для понимания человеческого поведения необходимо глубокое знание бессознательного, что возможно только благодаря методу свободных ассоциаций и анализу сновидений.
Располагая неполной и скорее всего неточной записью, Фрейд делал выводы и заключения на основе рассуждений, которые редко бывали развернутыми. По большей части в работах Фрейда мы находим итог его мышления – сами заключения без того, на чем они основывались, без описания методов анализа; его эмпирические открытия не представлены систематически – количественно либо качественно. Читателя просят принять на веру валидность его индуктивных или дедуктивных операций. Следовательно, ни одно из исследований Фрейда невозможно повторить даже с малой долей уверенности в том, что мы действуем так, как он. Это помогает объяснить, почему другие исследователи пришли к совершенно иным заключениям и почему существует так много интерпретаций одного и того же, по-видимому, феномена.
Фрейд тщательно избегал количественного описания эмпирических данных, в связи с чем невозможно определить статистическую значимость и надежность его наблюдений. В скольких случаях, например, он обнаружил связь между паранойей и гомосексуальностью, между истерией и фиксацией на оральной стадии, между желанием и фобией, между первичной сценой и нестабильностью взрослого? Как много случаев того или иного типа он изучил и как они возникли? На основании каких измерений и критериев случай относится к той или иной клинической категории? Сверял ли Фрейд свои интерпретации с мнением другого компетентного аналитика, чтобы установить надежность своих суждений? Этими и другими сходными вопросами задается психолог, ориентированный на количественный анализ.
То, что Фрейд не соблюдал условностей составления научных отчетов, оставляет простор для сомнений относительно научного статуса психоанализа. (Hook, 1960). Не привносил ли Фрейд в анализируемые случаи то, что хотел в них найти? Не были ли его заключения основаны на собственных предубеждениях, а не на самом материале? Были ли свободные ассоциации пациентов действительно свободными или же те говорили то, что хотел услышать Фрейд? Не создал ли Фрейд сложную, претендующую на универсальность теорию личности на основе высказываний относительно малой группы нетипичных пациентов? Сколько надежных данных в реальности добыл Фрейд и могут ли они считаться подкрепляющими его высокопарные рассуждения? Какие стражи хранили его от влияния собственных предрассудков? Вопросы такого рода ставят под сомнение валидность психоаналитической теории.
Выдающийся психоаналитик Лоуренс Куби (Kubie, L.S.) следующим образом обозначил ограниченность психоанализа как фундаментальной науки.
"В целом они (ограничения) могут быть обозначены так: основной план аналитического процесса обладает необходимой научной валидностью, однако трудности в записи и воспроизведении первичных наблюдений, трудности в плане достаточно свободного изучения циркулярной связи между бессознательным и сознательным, трудности количественной оценки многочисленных переменных и, наконец, трудности в определении того, что увеличивает или уменьшает ясность гипотез и валидность предсказаний все это среди основных научных проблем, которые еще не решены" (1953, сс. 143-144).
Другого типа критика направлена на саму теорию, при этом утверждается, что теория "плоха", так как многие ее разделы не имеют и не могут иметь эмпирических следствий. Например, невозможно вывести никакого эмпирического положения из постулата о стремлении к смерти. Это так, "желание погружено в метафизическую тьму" и не имеет значения для науки. Хотя можно использовать "стремление к смерти" для объяснения эмпирических феноменов, таких, как суициды и несчастные случаи, такое объяснение "постфактум" стоит немногого. Это примерно то же самое, что делать ставку на лошадь по окончании забега. Хорошая же теория – это такая теория, которая позволяет предсказывать. Кто-то, может быть, и предпочтет собрать вместе и организовать массу разрозненных данных под заголовком "стремление к смерти", но предпочтения такого рода показывают лишь интересы систематизатора, а не его правоту. В этом случае "стремление к смерти" не более, чем девиз.
Примечательно, что теория Фрейда не располагает набором соотносимых правил, на основе которых возможно было бы точно предсказать, что произойдет, если будут иметь место те или иные явления. Какова в точности природа взаимоотношений между травматическими переживаниями, чувством вины, вытеснением, образованием символов и сновидениями? Что связывает формирование Сверх-Я с Эдиповым комплексом? Эти и тысяча других вопросов все еще нуждаются в ответах, поиск которых приходится вести в запутанном лабиринте понятий и допущений, вызванных к жизни Фрейдом.
Теория хранит молчание и о том, как можно количественно измерить взаимодействие катексиса и антикатексиса. Фактически непонятно, как возможно даже грубое определение количественных различий. Насколько интенсивным должно быть переживание, чтобы оказаться травматическим? Насколько слабым должно быть Я, чтобы его захватил инстинктивный импульс? Как должны взаимодействовать различные величины, чтобы получился данный результат? В конечном анализе все зависит от таких спецификаций. Без них невозможно вывести ни одного закона.
Если мы допускаем, что психоаналитическая теория виновна как минимум в двух бедах – во-первых, в том, что она "плохая" теория, во-вторых, в том, что она не подкреплена достойными научными процедурами (и при этом будем иметь в виду, что ее можно критиковать и за многое другое), то возникает вопрос, как вообще кто бы то ни было может всерьез относиться к психоаналитической теории и почему она давно не предана забвению. Как можно объяснить ее высокий статус в современном мире?
Суть в том, что все теории поведения достаточно бедны и оставляют желать много лучшего в плане научности. Психологии еще предстоит долгий путь до того, как она сможет считаться точной наукой. Следовательно, психолог вправе избирать теорию, которой будет следовать, по соображениям иным, нежели ее соответствие требованиям формальной адекватности или наличия фактических данных.
Что же может предложить психоаналитическая теория? Некоторым нравится красочный язык, в который Фрейд облекает свои идеи. Нравится искусное использование литературных и мифологических аллюзий, с помощью которых читателя проводят через удивительно сложные представления, нравится талант, с которым фраза поворачивается так и создается такая фигура речи, что возникает чувство рассеивающейся тьмы. Фрейд – что среди ученых встречается нечасто – пишет на высоком литературном уровне. Стиль соответствует полету мысли. Многие люди находят представления Фрейда завораживающими и сенсационными. Конечно, секс – предмет соблазнительный и даже в качестве предмета научного обсуждения сохраняет оттенок чувственности. Агрессия и деструктивность привлекают почти так же, как секс. Следовательно, то, что работы Фрейда привлекают людей, естественно.
Но прекрасный литературный стиль и будоражащий предмет обсуждения – не главные причины того уважения, которое вызывает к себе Фрейд. Скорее это связано со смелостью мысли, широтой и глубиной представлений о человеке, с тем, что его теория важна для нашего времени. Фрейд, возможно, не был строгим ученым или первоклассным теоретиком, но он был терпеливым, тонким, вдумчивым наблюдателем и упорным, дисциплинированным, отважным, оригинальным мыслителем. Выше всех достоинств его теории стоит одна – он стремится взглянуть в глаза полнокровным живым людям, обитающим отчасти в мире реальности, отчасти в мире воображения, охваченным внутренними конфликтами и противоречиями, но способным на разумные мысли и действия, движимым неведомыми силами и непосильными стремлениями, мыслящим то спутано, то ясно, то фрустрированным, то удовлетворенным, исполненным надежд и разочарованным, эгоистичным и альтруистичным – словом, сложным человеческим существам. Для многих людей эти картина имеет огромное значение.